Может возникнуть вопрос - а зачем вообще копаться в событиях "времён очаковских"? Вопрос этот закономерен, и в самом деле - зачем? Ведь было то, что было и былое быльём поросло. Зачем ворошить? На фига? Вон вокруг столько интересного! Дело только в том, что сегодняшнее интересное вытекает оттуда, из тех самых быльём поросших вчерашних времён. Всё, что мы видим вокруг себя сегодня, выросло из росточка, посаженного именно тогда, недаром Первая Мировая в памяти человечества застряла как Великая Война, недаром она воспринимается массовым сознанием, в первую (и главную!) очередь массовым сознанием западным как некий водораздел, "великий перелом", а пара десятилетий, Первой Мировой предшествовавших, с острой ностальгией вспоминается как навеки утраченный Золотой Век. Эти годы именно так и называются - Belle Epoque. В этой связи замечу, что точно так же, по прошествии какого-то времени, будет вспоминаться и русскими уже не западный, а русский Золотой Век. Это время, которое шельмуется сегодня. Русский Belle Epoque - это годы так называемого "застоя". Но мы отвлеклись. Вернёмся к нашему Троцкому.

Картина событий начала ХХ века тщательно ретушируется вот уже почти столетие. Официальная картина, то, что пишется в сегодняшних исторических монографиях и школьных учебниках, является не просто чрезвычайно искажённой, но местами и просто сфальсифицированной. Восстановить первоначальную работу мастера уже вряд ли представляется возможным, реставратор добирается до донышка в одном месте, а десяток услужливых рук накладывает новые слои краски тут и сям. Ляпает на полотно от души. Даже докопавшись до очень интересных фактов, мы уже никогда не сможем воссоздать весь контекст, а ведь именно он и важен. О контексте мы можем лишь догадываться по тем или иным косвенным не скажу - "уликам", скажу - признакам.

За освобождением Троцкого из английского лагеря скрывалось очень много не только всякого-разного, но и чрезвычайно интересного. Судьбой несчастного узника озаботился и с личной просьбой о его освобождении к англичанам обратился не больше и не меньше, как президент СаСШ Вудро Вильсон. Это уже само по себе в высшей степени интересно - страна готовится вступить в величайшую войну, которую до того знало человечество, ставки небывало высоки и дел государственной важности у американского руководства столько, что мы этого даже и представить себе не можем, а это самое руководство изыскивает время заниматься каким-то "русским эмигрантом", посаженным в английский лагерь по подозрению в шпионстве. И не просто изыскивает время, но и ХЛОПОЧЕТ. И хлопочет на ого-го каком уровне. На уровне не призидентском даже, а на уровне ВЫШЕ ПРЕЗИДЕНСТКОГО.

Кто такой Вудро Вильсон? Ну вот недавно был оглашён очередной "рейтинг", был составлен список из "ста самых влиятельных американцев" за все времена. Почётное десятое место в этой сотне занял товарищ Вудро. Сегодня он изображается неким международным благодетелем, неким "последним романтиком". В монографии Twentieth Century прямо так и пишется, что бедняга, мол, оказался слишком романтичным для того жестокого времени, слишком хорошим. "Идеалист". Дело, однако, в том, что маска "идеалиста" была ещё не всем образом. Целокупный Президент СаСШ состоял из двух половинок. К "идеалисту" доктору Джекилу прилагался ещё и мистер Хайд. Вторую половинку звали "полковником Хаусом". Причём вторая половинка, та, что была куда менее романтична, была половинкой главной.

Рациональную половину, "полковника", в миру звали Эдвардом Манделом Хаусом и был он связующим звеном между властью (здесь будет уместно написание этого слова с большой буквы) и правительством СаСШ, возглавляемым тем самым романтичным Вильсоном. Если мы проведём параллели между тем временем и днём сегодняшним, то можно сказать, что Хаус, или, как его льстиво называли, king maker, то-есть создатель, делатель королей, исполнял ту же роль, которую на нынешнем политическом небосклоне играет Дик Чейни. Только Хаус, в отличие от Чейни ещё и никаких официальных постов не занимал и обладал гораздо большей свободой рук. Так вот к англичанам обратился "весь Вудро Вильсон", от лица Президента ходатайство об освобождении Троцкого передал "полковник Хаус" лично.

Копнём ещё чуть глубже. В делах международных чрезвычайно важен этикет. Скрупулёзно соблюдается "протокол", сторонами тщательно отслеживается каждая деталь, поскольку во взаимоотношениях между государствами даже условность несёт вполне определённый смысл. Это язык, на котором разговаривают государства. Так вот, принято, чтобы глава государства обращался к главе государства. Власть обращается к власти, "Лукулл обедает у Лукулла". В Англии есть Власть, её лицо - Император Георг V. Лицо Власти скрыто за занавесом, оно отгорожено от подданных Министром. С американской же стороны есть Министр - Вудро Вильсон и есть связной, передающий Министру пожелания Власти. Занавес плотен, мы не знаем лица Власти, мы не знаем, кто правил тогда Америкой, но, кто бы это ни был, он хотел сохранить своё "инкогнито", ведь обратись он к королю Георгу напрямую и он был бы вынужден "приоткрыть личико", и что же мы видим? Видим мы следующее - официальная "власть" Америки в лице и официального и неофициального президентов обратилась с просьбой не к Георгу V, что было не по чину, сверчок хорошо знал свой шесток, американская власть обратилась к человеку, чей ранг был на несколько ступенек ниже уровня трона, обратилась она к главе английской секретной службы. Звали его Уильям Вайзмэн.

Государство существует в разных ипостасях. Недаром в Евангелии государство упоминается рядом с Богом, в одном с ним ряду - в виде Кесаря. Маленький же человек по жизни - должник, и должен он как Богу, так и Кесарю. Так уж вышло. И, точно так же как и Бог, который для того, чтобы явиться в наш мир, вынужден воплощаться в человеческое тело, точно так же и государство принимает разные обличья, имея дело с нами. С одним человеком государство одно, со множеством людей оно другое. Но при этом государство имеет в запасе и ещё одну личину. На тот случай, когда ему приходится иметь дело не с нами, грешными, а с другими государствами. Государство государству - волк, но волк этот одевает на себя не овечью шкуру, а человечью. Государства, затеивая свои, государственной важности, игрища, принимают вид человеков. Каких? Да вот, хотя бы, таких. Таких, как эти люди:



Слева - "полковник" Хаус, справа - сэр Уильям Вайзмэн. Они играли в очень сложную игру, правила в которой они устанавливали сами. Фигуры, которые они передвигали по доске, были большими и маленькими. И кого же на той доске только не было... Глаза разбегаются! Были там президенты, были ферзи, были короли. Плыли куда-то ладьи и ржали кони. Были там и пешки, конечно. Без пешек нам ведь никуда. Одной из пешек на доске был и наш старый знакомец Лев Давидович. Или, как он сам себя с несколько неуместной высокопарностью именовал - Леон Бронштейн Троцкий. К пешкам мы ещё вернёмся, а пока давайте повнимательнее взглянем на руки игроков, манипулирующих фигурами - ручата те ох, как шаловливы - ту фигуру взяли, вот ту - отдали, а вот эту исподтишка вообще под стол смахнули и взамен новую из обшлага рукава достали. Глаз да глаз за ними нужен. Откуда такие ловкачи вообще берутся? Откуда взялся тот же "полковник" Хаус? Имя это широкой публике почти не известно, и это при том, что, по мнению людей, вопросом интересовавшихся, товарищ Хаус является "величайшим человеком ХХ века". И мнение это под собою некоторое основание имеет. Величайший не величайший, но то, что один из величайших - это совершенно точно.

Как разрушаются великие государства мы с вами знаем. Мы все тому свидетели. Все, кто по-русски говорит. И разрушителей мы с вами в лицо знаем. Об этом даже и скучно говорить. Давайте-ка для разнообразия познакомимся поближе с человеком, который великое государство не разрушал, а создавал. "Полковник" Хаус - это человек, который создал то государство, что известно всему миру под названием Соединённые Штаты. Страна такая существовала, конечно, и раньше, но до "полковника" было одно государство, после него стало совсем другое. Человек этот был повивальным дедкой, способствовавшим рождению великой державы.

Начнём мы, с вашего позволения, с его отца, ибо без отца, по вполне понятным причинам, не было бы и сына. Поковничьего отца звали Томас Уильям Хаус. Родился Томас в 1814 году в старой доброй Англии в деревушке под названием Сток Сент-Грегори, что в Соммертшире. В 1835 году, в возрасте 21 года он отправился за океан в поисках своего счастья. Корабль, на котором плыл будущий отец настоящего полковника, пришвартовался там же, где причалит и Троцкий восьмидесятью годами позже - у пирса города Нью-Йорк.

Первый год Томас зарабатывал на жизнь, трудясь в пекарне. Работал он на совесть и труд его не остался незамеченным. Владелец нью-йоркского отеля с красивым названием "Сент-Чарльз" командировал стахановца в незатопленный тогда Новый Орлеан заведовать принадлежащей отелю пекарней. В 1838 году предприимчивый Томас Хаус был уже владельцем пекарни в расположенном не так чтобы очень далеко от Нового Орлеана техасском городе Хьюстоне. Фирму свою он назвал "Хаус и Лаверидж". Следует иметь в виду, что Техас в те годы не был американским штатом, а был он штатом мексиканским, потом переходил из рук в руки, провозглашал собственную независимость и от Мексики и от СаСШ, и вообще техасцы, так сказать, оттягивались по полной. Очень быстро выяснилось, что мирный пекарь чувствует себя в этой круговерти как рыба в воде. Несмотря, а может быть и благодаря всеобщей неразберихе он в 1839 году выводит свою фирму на следующий уровень, заключив партнёрство с неким Чарльзом Ширном, чья дочь Мэри Элизабет годом позже становится его женой и будущей матерью героя нашего повествования. В этом же году он основывает свой банк. Одновременно с открытием банка он начинает промышленное производство мороженного. Техас, кактусы, мучачос и - мороженное! Очень, очень предприимчивым человеком был наш Томас.

В 1853 году он вторично скидывается со своим тестем и они покупают большой оптовый бизнес "Стивенс и Компания". Заключив сделку, они выложили на стол сорок тысяч долларов наличными, о чём начинает говорить весь Хьюстон, где о подобных суммах до того слыхом не слыхивали. Фирма очень быстро становится самым большим оптовиком штата. Хаус становится известным человеком. Ну, и богатым, само собой. Но не таким богатым, каким он стал в результате Гражданской войны.

За время жизни Хауса в Америке Техас, ставший его второй родиной, сменил четыре флага. За заслуги перед Техасом в тот краткий период, что Техас успел побывать "Республикой Техас", влиятельного техасского гражданина Томаса Хауса следовало наградить. По той прозаической причине, что казна новоявленной "республики" была пуста, но зато земли в Техасе было навалом, генерал Барлесон премировал Хауса большим участком земли в графстве Корьел. Это положило начало превращению богатства в состояние. На полученном участке была создана хлопковая плантация. Хаус-отец стал миллионером. К хлопку Хаус вообще был неравнодушен ещё с тех пор, когда, став владельцем оптовой компании, он, будучи человеком с воображением, изменил известную марксову формулу на товар-хлопок-товар, отдав распоряжение принимать в оплату хлопок вместо денег. Обладание плантацией подтолкнуло его к созданию собственного маленького флота. Разразившаяся гражданская война застала семью Хаусов в портовом Галвестоне, где Томас построил второй дом и купил склад.

Гражданская война пошла на пользу очень немногим южанам, однако Хаус не только сохранил состояние, но ещё и приумножил его, оказавшись в нужное время в очень нужном месте. Когда Линкольн организовал блокаду южного побережья, частная флотилия новоявленного плантатора пришлась как нельзя кстати. Его корабли, груженные хлопком, дождавшись безлунных или бурных ночей, проскальзывали между редкой цепочкой кораблей северян и шли в Гавану или Белиз. Там разгружались и обратно везли уже оружие и порох, которые Хаус продавал конфедератам. А кому ещё вы прикажете продавать? Северянам, что ли? Так они далеко, а южане - близко. Очень, очень предприимчивым человеком был отец "полковника" Хауса. И не только предприимчивым, но, что немаловажно, ещё и лично храбрым. Когда Юг проиграл, в Хьюстон вошли войска северян. Начались грабежи. Воцарился хаос. Как позже свидетельствовал сам "полковник": "Нельзя было дойти до дома соседа без того, чтобы не подвергнуть опасности свою жизнь. И тогда отец взял в руки ружьё и встал перед воротами склада, не допустив его разграбления." Сыновьи чувства понятны, но для себя заметим, что Хаус-отец был ко всему ещё и жаден. Ну что такое по сравнению со всеми остальными домами-плантациями-кораблями содержимое одного склада, чтобы из-за него рисковать жизнью?

Кроме кораблей с хлопком, Хаус старший проделывал ту же нехитрую операцию и на железной дороге, отправляя через границу с Мексикой вагоны с хлопком и получая оттуда всё то же военное снаряжение. Он вообще хватал всё, до чего могли дотянуться его загребущие руки. Уже после окончания Гражданской войны он организовал "Хьюстонскую газовую компанию", услугами которой начали пользоваться сперва гостиницы, а потом и горожане. Газовое освещение хьюстонских улиц - целиком заслуга этого человека. Он же пустил первый в Хьюстоне трамвай. Он заимел сахарную плантацию в Арколе. Он стал компаньоном в компании, которая владела первым пароходным сообщением между южными портами. Да и вообще чем он только не занимался. Злые языки поговаривали, что он и рабами приторговывал, во что охотно веришь, ознакомившись, пусть и бегло, с биографией этой явно незаурядной личности.

И вот в семье такого человека в 1858 году появился на свет маленький Эдвард Манделл Хаус. Был он младшим, седьмым по счёту ребёнком. Поскольку детство его пришлось на бурные годы гражданской войны, да ещё в Техасе, то нет ничего удивительного в том, что уже в три года Эдвард умел ездить верхом и стрелять. Гражданская война закончилась в 1865 году, а уже в 1866 на юге появились первые организации Ку-Клукс-Клана. В Клан вступили и старшие братья Эдварда. По слухам, членом Клана был и сам Хаус-отец, но, поскольку в дальнейшем его отпрыск стал причастен большой политике, внимание на этой страничке истории семейства Хаусов не акцентируется.

Эдвард был очень непослушным ребёнком, кумиром его был брат Джимми, шестью годами старше Эдварда. Джимми был членом банды подростков из семей "бывших" и "бывших" зачастую и в имущественном смысле, так как богатство этих семей осталось в прошлом, банда терроризировала округу, причём террор был самым настоящим и привёл он к тому, что Джимми остался изуродованным на всю жизнь - в одной из ночных схваток кто-то из защищавшихся "гопников" выстрелом из ружья снёс ему половину лица. Нравы на Юге вообще разительно отличались от таковых на Севере, это с присущим ему мастерством описывал ещё Марк Твен. Да и сам "полковник" в своих мемуарах вспоминает случаи вроде того, как друг сделал замечание другу по поводу положенных на спинку кровати ног в грязных ботинках, следствием чего стала немедленная дуэль на охотничьих ружьях. Выстрелив одновременно закадычные друзья уложили друг-друга наповал. Другой друг, убивший лучшего друга по поводу, мало чем отличавшимся от грязных ботинок, на вопрос, зачем он это сделал, ответил: "Если бы я не выстрелил, я не смог бы здесь больше жить. Меня бы никто не понял. Гораздо легче было убить или быть убитым."

Джимми чудом выжил, но после этого происшествия Эдварда, в возрасте всего восьми лет, отправили за океан - он был помещён в закрытую частную школу в Англии. Как утверждается, некоторые из его друзей по этой школе в дальнейшем стали членами так называемого Круглого Стола, организованного небезызвестным Сесилем Родсом.

В 1870 году умерла мать и отец вернул сына домой. В четырнадцать лет ему выдали путёвку в жизнь - жизнью оказались частные школы в Вирджинии, а затем в Коннектикуте. Отец Эдварда Манделла Хауса жил и умер англичанином, однако его сын родился американцем и, что чрезвычайно важно, американцем-южанином, "янки из Коннектикута" откровенно презиравшим. В первой же школе на "рабовладельца" немедленно наехали старшие мальчики. Дедовщина это ведь отнюдь не русское изобретение и существует она в любом закрытом сообществе не только мальчиков, но и девочек. Новичку попытались указать на его место в школьной иерархии. Ответом на это стал некий "инцидент". История умалчивает в чём именно инцидент заключался, но результатом его стало то, что Эдварда больше никто и никогда не трогал. В этом нет ничего удивительного, если учесть, что в багаже, который четырнадцатилетний ученичок таскал за собой из школы в школу, находились револьвер и охотничий нож.

Таким было детство будущего "делателя королей". Как как-то заметила обожавшая сорванца нянька, старая суеверная негритянка: "Тебе удалось остаться целым и невредимым только потому, что ты седьмой сын седьмого сына."

В 1877 году Эдвард Хаус стал студентом Корнеллского университета. Этому предшествовали следующие обстоятельства. В возрасте семнадцати лет он оказался в Нью-Хэйвене, в школе Хопкинса, в которой его, по замыслу отца, должны были подготовить к поступлению в Йейл, престижный не только сегодня, но и уже в конце XIX века. В школе Хопкинса Эдвард нашёл своего первого на Севере друга.

Мальчишки понравились друг-другу с первого же взгляда, а дружба в этом возрасте, как то каждому из нас известно, отличается особой крепостью и беззаветностью. Друга звали Оливером Мортоном и был он сыном человека по имени Оливер Перри Мортон. Товарищ Мортон старший занимался тем, что по жизни был сенатором от штата Индиана. Слово "политика" Эдвард Хаус, слышал, конечно же, и раньше, но благодаря Мортону младшему он в эту самую политику окунулся с головой, что было очень даже понятно - предстояли очередные президентские выборы, а сенатор Мортон рассматривался как одна из возможных кандидатур на этот пост от республиканской партии и вполне естественно, что его сын ни о чём другом не мог ни говорить, ни думать. Своей одержимостью он заразил и Эдварда.

Южанин Хаус, в отличие от северянина Мортона, был демократом (настолько, насколько в 17 лет вообще возможно быть приверженцем той или иной политической партии), но горячие споры на политические темы дружбе отнюдь не вредили. Мир политики, реальной, замечу, политики, а вовсе не газетного её варианта, увлёк Хауса до такой степени, что он забросил учёбу (в школе он был последним по успеваемости) и они, напару с сыном сенатора, при первой же возможности ехали в Нью-Йорк, в штаб-квартиру республиканской партии, а то, бывало, добирались и до Вашингтона, до этого, по выражению Хауса, the center of things, где его тепло принимали в сенаторском доме и где он опять же становился свидетелем закулисных политических интриг. Затесавшись в свиту Мортона, друзья проникали на заседания Сената и, сидя там, Хаус получал настоящее образование, как он выражался позднее - "я учился в школе, которая была куда престижнее школы Хопкинса и учёба в ней была куда как интереснее."

Что он оттуда вынес? Вот две вещи, которые сразу же бросились ему в глаза и понимание которых навсегда изменило его жизнь. "Первое и второе." Первым, что заметил наблюдательный сын предприимчивого отца было следующее - "Сенатом манипулировали два-три человека, все остальные были всего лишь картонными фигурами." Второе - "я с изумлением обнаружил, как мало публичных людей были в состоянии связно выражать свои мысли." Хаус был с Юга, а южане в любой стране это люди, которые любят красиво и цветисто выражаться, Юг - это место, где ценят и любят не только Слово, но и словцо. Понимать то, что понял в свои семнадцать лет Эдвард Хаус было, однако, недостаточно. Он находился в гораздо более выигрышном положении, чем мы с вами. Свои открытия он сделал сам. Он увидел то, что увидел, своими глазами и услышал то, что услышал, своими ушами, но семнадцать лет, это, согласитесь, семнадцать лет. То, что он понял, следовало выносить, как курица вынашивает своё яйцо.

Когда курс в школе Хопкинса подошёл к концу, естественным образом выяснилось, что ни к какому такому "Йейлу" друзья не готовы. Они, посовещавшись, поставили своих отцов перед принятым ими самими решением идти учиться в Корнелл. Отцы, будучи людьми занятыми, махнули рукой - "идите, куда хотите." Так Хаус оказался в Корнеллском университете, что было, конечно же, тоже неплохо. Но и в университете он учился ни шатко, ни валко, всё время отдавая чтению книг на тему "политики". Так, полёживая на диване и почитывая книжки, он провёл три года. Университет он не закончил. В 1880 году умер Томас Хаус и Эдвард вернулся на Юг.

Наследство Хауса старшего было разделено между пятью остававшимися к тому моменту в живых детьми. Часть наследства, перешедшая к Эдварду Хаусу, оценивалась в полтора миллиона долларов. Прошу не забывать, что это были те, конца XIX века, доллары. Студент-недоучка в свои двадцать два года превратился в миллионера, в хозяина капитала, а капитал это такая штука, которая требует, чтобы им занимались, и Эдвард Хаус остался дома, он вернулся в Техас.

Что бы вы сделали на месте Эдварда Хауса, окажись вы на его месте? Вы вернулись домой, вам двадцать два года, вы богаты, вы независимы, вам сам чёрт не брат. И-и-эх, забыться можно! Но Хаус был не похож на вас и на меня. Разобравшись с делами, он женился. Да-да, именно так. Что делает человека мужчиной? Женитьба. Эдвард Хаус решил стать не только самостоятельным, но и взрослым.

В двадцать три года он женится на южанке, уроженке, как и он, Техаса, Лули Хантер. Медовый месяц молодые решили провести в Европе, которая им так понравилась, что месяц превратился в двенадцать. Но всё когда-нибудь кончается, кончился и затянувшийся на год праздник, молодожёны вернулись в Техас и Хаус начал размеренную жизнь отца семейства. Следующие десять лет он занимался тем, что приумножал доставшееся ему наследство. В делах он был не менее удачлив, чем его отец. Эдвард, с тем, чтобы быть поближе к унаследованным хлопковым плантациям, переезжает в Остин, вызывает из Нью-Йорка знаменитого архитектора Фрэнка Фримена и строит дом, который становится новой достопримечательностью города, он делается видным представителем остинского "общества", начинает помимо хлопковых дел успешно спекулировать землёй, в общем - живёт. И живёт по нашим представлениям весьма и весьма неплохо. Нам бы так жить. Однако его точил червь. Товарищу Хаусу чего-то недоставало, ему было скучно.

Поскольку в масштабах штата Хаус был фигурой заметной, то вполне естественно, что на различных "светских" мероприятиях он встречался с тогдашними техасскими политиками и не только встречался, но и был со многими из них на дружеской ноге. Вплоть то губернатора штата Техас Джеймса Хогга, известного демократа и не менее известного популиста. Губернаторские дела у губернатора шли неважно, на носу были новые выборы и перспективы его выглядели, прямо скажем, скверно. Шансов быть переизбранным у него не было никаких. Губернатор был человеком трезвым, положение своё оценивал верно и готов был продать душу за чудо быть переизбранным. По какому-то наитию он решил схватиться за соломинку и как-то в частном разговоре полушутя, смехом, предложил молодому Хаусу возглавить кампанию по своему переизбранию. Почему он это сделал - загадка, ведь Хаус в его глазах был всего лишь удачливым молодым плантатором, которому повезло с отцом. И Хаус, неожиданно для себя, так же, смехом, согласился. Кампанию он выграл с блеском. Хогг был переизбран на второй срок.

Выяснилось, что Хаус - политический гений, из тех, про которых говорят, что такие, мол, рождаются раз в столетие. На окружающих он производил впечатление чрезвычайно умного человека. Поразительно, но ему это ничуть не мешало. Обычно умные люди, во всяком случае те из них, что поумнее, стараются скрывать, маскировать свой ум, чтобы не вызывать ревности людей менее одарённых. Умников никто не любит. Однако в случае с Хаусом вышло наоборот - люди безоговорочно признавали его превосходство. Уже гораздо позже, когда он обзавёлся не только множеством друзей, но и сонмищем врагов, все, и враги в особенности, признавали не только его ум, но и то, что он всегда был "безупречным джентльменом". В ходе первой в своей жизни политической кампании Хаус мирил казавшихся непримиримыми врагов, обводил вокруг пальца признанных хитрецов, создавал самые неожиданные коалиции и вообще показал невообразимую для новичка прыть. Признанному "популисту" Хоггу он показал, что значит быть популистом - впервые в истории предвыборная кампания была построена на голосах "меньшинств" - негров и мексиканцев. Хаус, в силу своей биографии, прекрасно понимал психологию "простых" людей. Но это было только полдела, таких политиков много, главное было в том, что и простые люди прекрасно понимали его. Хаус был аристократом от Бога, то-есть человеком, который чувствует себя в любом окружении естественно, плюс он мог изъясняться с людьми на том языке, который понимали именно они. От пеона или сборщика хлопка и до губернатора штата. Ну и сам облик его как нельзя лучше подходил для этого. Внешне и по повадкам Хаус был воплощением глубоко сидящего в нас архетипа Власти - он был очень вежлив, немногословен, с нетропливой речью, хорошим чувством юмора, он был неотразимо логичен, всегда спокоен, рассудителен, уверен в себе и при всём при том инстинкт подсказывал людям (а инстинкт не обманешь!), что под маской мягкого джентльмена скрывается человек, сделанный из стали. Образ этот универсален и интернационален, он воспроизводится вновь и вновь, таким русский народ представляет себе Сталина, такой образ на гораздо более низком, но оттого и гораздо более доходчивом уровне был создан Копполой в фильме "Крёстный отец". От Власти, собственно, этого и ждут, она и должна быть "отцом".

На протяжении четырнадцати лет Хаус сделал (сделал в самом буквальном смысле) четырёх техасских губернаторов. Одного из них, Чарльза Калберсона, после губернаторского срока он провёл в сенаторы. Губернаторы, бывшие и настоящие, по отношению друг к другу были ярыми политическими врагами, что понятно, однако все четверо имели в качестве политической "крыши" Эдварда Хауса и, даже выйдя в отставку, продолжали пользоваться его советами. На переломе времён, к началу ХХ века Хаус превратился в хозяина штата Техас.

Почему его прозвали "полковником"? Дело в том, что счастливый Хогг после своего переизбрания, не уведомив Хауса, назначил его на какой-то официальный пост и, полагая, что одной синекуры мало и желая польстить Хаусу, произвёл того в полковники. Почему именно в полковники, никто не знает. Хаус от предложенного поста отказался наотрез, а полковничий мундир, как только закрылась дверь за доставившим его в особняк Хауса посыльным, подарил своему слуге. Льстецы тут же стали обращаться к нему "господин полковник". Хаус сперва пытался с этим бороться, однако, убедившись в тщетности усилий, с присущими ему скепсисом и пониманием человеческой природы оставил за людьми право обращаться к нему так, как они находят нужным. Словечко пристало намертво. Уже гораздо позже, когда Хаус поднялся куда выше и обосновался в кулуарах власти Белого Дома, за глаза, кто почтительно, а кто и с ненавистью, его называли всего одним словом - Полковник.

После того, как губернаторы начали выходить из его рук, как горячие пирожки, Хаус опять заскучал. Скучно ему стало тем более, что он, будучи и так небедным, в деньгах и вовсе перестал нуждаться после открытия в 1901 году техасского нефтяного месторождения в Спиндлтопе. Хаус продал свои плантации и... И что? О периоде его жизни в последующие десять лет известно очень мало. Туманно говорится, что он путешествовал и увлекался спиритизмом. С тем же успехом можно было бы написать всё, что угодно. Хаус, который и так старался держаться на заднем плане, ушёл в тень окончательно. Он ушёл в зазеркалье. В этом нет ничего удивительного, хотел он того или нет, но зазеркалье просто не могло не обратить внимания на такого человека, каким являлся Эдвард Манделл Хаус.

Ему не нужно было самоутверждаться и доказывать что бы то ни было ни себе, ни окружающим. Он последовательно прошёл искушения деньгами и публичностью, он показал миру товар лицом, показал (и показал чертовски убедительно), что Техас - слишком маленькая сцена для режиссёра такого масштаба, каким был он. Хаус уехал на Восток, в тогдашний центр власти. Зимы он теперь проводил в Нью-Йорке, а лето под Бостоном. Зазеркалье испытывало его, какие ещё искушения проходил Хаус в эти годы мы не знаем, но очевидно, что он прошёл их с тем же успехом, с каким он преодолевал любые препятствия в своей жизни. Из зазеркалья он вышел в 1910 году. Вышел он тогда, когда в подобном человеке возникла нужда - мир находился в преддверии Великой Войны. То, что война будет и будет обязательно, понимали все. Точно так же, как это понимают все и сегодня. Ощущение это витает в воздухе. Как выразился уже после официального окончания Первой Мировой президент Вудро Вильсон - "все ищут и не находят причину, по которой началась война. Их поиски тщетны, причину эту они не найдут. Война началась не по какой-то одной причине, война началась по всем причинам сразу." Остроумным человеком был товарищ президент.

В грядущей войне Америка хотела найти себя, хотела найти своё место в мире. Америка хотела уцелеть. Америка хотела поставить войну себе на службу, государства ведь строятся войной. Мирной жизнью государства живут только в перерыве между войнами. Мирная жизнь - это перемирие, иногда очень краткое. Почти пятидесятилетнюю передышку, которую дала нам, русским, победа во Второй Мировой, мы все должны ценить и вспоминать тех, кто нам её подарил, с неизменной благодарностью.

Вернёмся к Первой Мировой. На какой стороне будет воевать Америка, она и сама не знала, Америка собиралась лавировать до последнего, сколько должен был продлиться период балансирования между воюющими коалициями, было неизвестно, поэтому стране на посту президента понадобился канатоходец, понадобился беспринципный демагог, причём демагог легко управляемый. На эту роль был подобран губернатор штата Нью-Джерси Вудро Вильсон. До того, как занять губернаторскую должность, он занимал пост ректора Принстонского университета. Вот как отозвался о нём один из вхожих в тогдашнюю власть людей: "Вудро - человек, который в жизни руководствуется небывало высокими идеалами, но для которого при этом не существует никаких принципов." Для того, чтобы сделать Вильсона президентом, и понадобился талант Хауса. В 1911 году состоялась их первая встреча. Между прочим, Вильсон Хаусу не понравился. Он даже попросил своих помощников подобрать какую-нибудь другую кандидатуру, скульптор хотел, чтобы глина была повязче. Но после нескольких проб к Вильсону вернулись опять и Хаус сделал его президентом с той же непринуждённой лёгкостью, с которой он делал техасских губернаторов.

Итак, Вильсон в президентах. Первое, что он сделал - уехал отдыхать. На Бермуды. Как он писал позже в своих мемуарах - "я на месяц отправился в эту "землю лотосов", чтобы, предаваясь безделью, подумать в тишине..." По-моему, в этом человеке умер поэт. Однако вдогонку к этим элегическим строкам Вильсон добавляет - "уезжая, я поручил своему ДРУГУ(!) полковнику Эдварду Хаусу подобрать "материал" для будущего Кабинета." Говоря другими словами, новоиспечённого президента отправили подальше, чтобы он не путался под ногами, а Хаус занялся просмотром кандидатур и назначениями в правительство СаСШ. Дело было ответственным донельзя и было бы величайшим легкомыслием пустить его на самотёк, Хаус же и легкомыслие были двумя вещами несовместными. Тщательно вылепив президента, он вылепил ещё и каждого министра. Вокруг большой скульптуры он расставил несколько маленьких, отошёл, полюбовался на композицию, отряхнул с рук засохшую глину и занялся более важными и насущными делами.

Между 1912 годом, когда состоялись президентские выборы и 1914, когда началась жданная Большая Война, прошло почти два года. Всё это время Хаус занимался Латинской Америкой. Или лучше будет сказать так - Хаус был вынужден заниматься Латинской Америкой. В преддверии войны Америке превентивно создавали трудности на южной границе. Чтобы сковать свободу движений, Америке вешали на ногу ядро, можно даже выразиться и более определённо - Америке надевали на шею удавку. В 1910 году в Мексике произошла революция (какие знакомые два слова!), позже перешедшая в гражданскую войну. Для Америки это было очень и очень болезненно. Здесь мы вынуждены вновь вернуться к тому, что картина мира в наших глазах искажена почти до неузнаваемости, и должно понимать, что тогдашняя Америка не была ещё нынешней Америкой, она была чем-то гораздо, гораздо меньшим, чем тот монстр, которого мы видим сегодня. Ну, вот, скажем, армия. Американская, естественно. В очень определённом смысле состояние армии характеризует вес государства, серьёзность его намерений и его возможности. Возможности Америки в этом отношении выглядели весьма скромно - в 1907 году в Армии Соединённых Штатов под ружьём стояло аж 64 тысячи человек. Много это или мало? Ну, для сравнения, 64 тысячи человек это потери британской армии в первый день битвы при Сомме. Забегая вперёд, отметим, что Америка, всё зная, всё понимая и готовясь к небывалым битвам, к 1914 году подняла численность своей армии до головокружительных 98 тысяч человек. Помимо низкой численности, низкой была и боеспособность американской армии. Что бы ни думали по этому поводу люди с интеллигентским складом ума, армию невозможно создать в мирное время. В мирное время создаётся только болванка, заготовка, и только позже, если судьбе будет так угодно, из болванки этой резец вытачивает нужную государству деталь. Резец этот называется "война". Ну, и попутно я выдам ещё одну военную тайну - большие армии (большие не смысле численности, конечно) появляются только в результате больших войн.

Ну, что ж. Вот и подошла пора познакомиться нам, шапочно, правда, и со вторым фигурантом нашего повествования - Уильямом нашим Вайзмэном. Если вы ещё не забыли, именно к нему в марте 1917 года обратился с просьбой об освобождении Троцкого товарищ Полковник. Официально, обменявшись рукопожатием и с любопытством заглянув друг другу в глаза, они познакомились в 1915 году, однако неофициально, заочно, так сказать, они были знакомы ещё с 1912 года, когда Хаус был вынужден уделить самое пристальное внимание положению на южной границе своего государства. С 1912 года Хаус и Вайзмэн сидели друг против друга в окопах невидимой, но оттого ничуть не менее ожесточённой войны, которая велась в Мексике между СаСШ с одной стороны и Британской Империей с другой. СаСШ в этой борьбе изнемогали, силы были неравны и неравны они были тем более, что Англии в Мексике помогали и помощником этим был ещё один тогдашний гигант, ещё одна империя - Германская. Но к этому мы вернёмся попозже.

Уильям Вайзмэн родился в 1885 году и на свет он появился уже с приставкой "сэр". Полное имя младенчика звучало так - сэр Уильям Джордж Иден Вайзмэн, десятый баронет Ольстерский. Родоначальником Вайзмэнов был некий Джон Вайзмэн, пожалованный в дворяне за храбрость в битве при Спурсе в 1513 году. Первым баронетом стал тёзка нашего героя Уильям Вайзмэн, умерший в 1643 году. На протяжении трёх столетий Вайзмэны верно служили британской короне, баронеты один за другим, подчиняясь семейной традиции, шли во флот. Традиция была нарушена только баронетом под порядковым номером "десять". Причина этого была банальна донельзя - к концу XIX века Вайзмэны обеднели. Такое случается со всеми, и с баронетами тоже. Сэр Уильям Вайзмэн был беден, как церковная мышь. История эта стара как мир - голубая кровь, ни копейки денег и непомерное честолюбие.

Вместо королевского флота десятый баронет отправился в свободное плавание по жизни, и кем же он только не перебывал. Он был студентом Кембриджа, он был боксёром в лёгком весе, он был репортёром, он пытался писать пьесы и он был актёром в пьесах, которые писали другие авторы. Он перепробовал всё и ни в чём не преуспел. Куда ещё вы прикажете идти человеку, который хочет добиться успеха? Это ведь только кажется, что выхода из ситуации нет. Выход есть всегда. Просто его надо найти. И сэр Уильям Джордж Иден Вайзмэн выход нашёл. Он стал шпионом.

Зазорного в шпионстве ничего нет. Люди интеллигентные могут, конечно же, брезгливо рассуждать о профессиях, для "приличного человека" неприемлемых, ну да интеллигенты известные путаники, они даже не понимают того, что без шпионства нет государства, а без государства нет "интеллигента", интеллигент ведь одному только государству и нужен. Интеллигент непостижимым образом связывает само понятие "интеллигентности" с теми или иными профессиями. Однако нам никуда не деться от очевиднейшей истины - если есть сантехник и есть программист, то это означает, что они нужны государству, не будут они нужны, значит профессии такие просто исчезнут. Государство о "приличности" и думать не думает, государство руководствуется одним и только одним - целесообразностью. Целесообразность же подчинена одной (всего одной!) сверхзадаче - государство хочет выжить. И ради того, чтобы выжить, государство готово пойти на какие угодно жертвы. Жертвы эти могут блеять всё, что угодно, да вот хотя бы "прили-и-и-чно" или "неприли-и-и-чно", Васька же будет слушать, да есть. И облизываться.

В государстве, в любом государстве, есть армия, есть милиция, есть промышленность и сельское хозяйство, есть торговая сеть и есть финансовая система. Есть люди, которых мы называем "солдаты", "рабочие", "крестьяне", "торгаши" и "банкиры". Они все нужны государству, но в государстве есть ещё и тайные службы и если для государства "люди всякие нужны, люди всякие важны", то люди, работающие в "органах", государству всех нужнее и всех важнее. Без шпиона нам никуда.

Эту немудрящую истину понял и не впавший в уныние от жизненных передряг сэр Уильям Вайзмэн. Следует признать, что и среди потомственных аристократов попадаются на редкость умные люди. Род Вайзмэнов был родом служивым, на таких людях и держится государство и если девять баронетов, сменяя друг-друга на боевом посту, были очень хорошими морскими офицерами, то десятый баронет стал очень хорошим офицером разведки. Честолюбие в этом деле - только в плюс.

Когда, кем, как и при каких обстоятельствах сэр Уильям был завербован мы не знаем, да это и неважно, важно другое - он попал в мир рыцарей плаща и кинжала в самое нужное время, время перед Первой Мировой - это расцвет мировых спецслужб, что понятно - предстояла небывалая война и разведка должна была соответствовать моменту. Тогдашняя владычица мира Великобритания, засучив рукава, первой принялась за реорганизацию своего шпионского хозяйства, если кто-то собирался делать шпионскую карьеру, то лучшего времени и выдумать было невозможно.

В 1904 году, по результатам Англо-Бурской Войны, прошла первая реорганизация имперской разведки - все службы, имеющие отношение к шпионству, стали частью так называемого Military Operations Directorate или МО. Первоначально МО был разбит на четыре департамента или "секции", во главе каждой секции (по-нашему, по-простому - отдела) стоял человек в чине полковника. Вот эти отделы:

Military Operations Directorate, section 1 (MO1) - стратегическая разведка, вопросы имперской безопасности и снабжение Армии Его Величества информацией, имеющей стратегическое значение.
МО2 - внешняя разведка.
МО3 - контрразведка и цензура.
МО4 - топографическая разведка.

В 1907 году к существующим четырём были добавлены ещё две секции:
МО5 - контрразведка была выделена из секции МО3 в самостоятельный департамент.
МО6 - медицинская разведка.

В том же 1907 году работа двух секций была специализирована - МО2 сосредоточилась на шпионаже в европейских странах, а МО3 на шпионаже в Азии, обеих Америках и на Дальнем Востоке. (Следует иметь в виду, что реорганизация шла непрерывно, отделы сливались, упразднялись, укрупнялись, и вновь делились, всё это делалось для того, чтобы для внешнего наблюдателя картина выглядела как можно более запутанной, то, что я здесь перечисляю - это очень упрощённая карта реальности, в действительности количество департаментов, отделов и подотделов было куда выше).

В 1909 году было решено образовать ещё одно разведывательное управление, работающее независимо от уже существующих департаментов. Внутри(!) департамента МО5 (контрразведка) было создано так называемое Special Intelligence Bureau. Поскольку война была уже на носу, то британское Адмиралтейство в первую очередь интересовали возможности ВМФ Германской Империи, по этой причине Бюро изначально было разбито на две секции - флотскую и армейскую. Флотская занялась шпионажем (главным образом в Германии), армейская занялась тем, что осталось, то-есть контршпионажем. Сперва секции нового разведывательного образования назывались просто - внутренняя и зарубежная - Home Section и Foreign Section. Позже они получили официальные наименования - внутренняя секция стала называться Управление Военной Разведки, пятый отдел (Directorate of Military Intelligence, section 5) или MI5. Зарубежная секция, Directorate of Military Intelligence, section 6, обернулась аббревиатурой MI6.

Ещё позднее внутренняя служба, ставшая главной контрразведывательной службой Великобритании, стала называться просто Security Service, но миру она так и осталась известна как MI5. То же самое произошло и с шестым отделом - он поглотил существовавшую к тому времени Secret Intelligence Section или SIS (орган, призванный координировать работу британских агентов за рубежом) и стал тем, что нам известно сегодня под коротеньким названием MI6 - разведкой Её Величества Королевы. Ну, а тогда, сто лет назад, в начале ХХ века - разведкой Его Величества Короля.

Точная дата, когда Вайзмэн начал работать на разведку, неизвестна, но зато известно, когда он впервые попал в США. Случилось это в 1907 году. Легендирование было банальным - бизнесмен. Коммерческие интересы бизнесмена требовали его присутствия в очень удачно в географическом смысле расположенных по отношению к США Канаде и Мексике. Новоиспечённый делец занимался торговлей земельными участками, железнодорожным бизнесом и разведением крупного рогатого скота. Начиная с 1907 года Вайзмэн челноком засновал между Мексикой, Канадой, США и Англией. А как иначе? Человек и рад бы сидеть сиднем в Лондоне, ан нет, хочешь не хочешь, а давай, крутись, невидимая рука рынка в затылок пихает - из Мексики в Канаду и из Канады в Мексику. Коровки-то там мычат. А из Канады в Мексику и обратно никак не попадёшь, минуя США, вот и пришлось нашему баронету маяться - кинешь взгляд из окошка вагона или из каютного иллюминатора, а там всё то же - постылая Америка, век бы её не видеть. Ну и вот так, волей неволей, стал человек специалистом по Америке. Жизнь заставила.

В каком именно отделе МО Вайзмэн начинал свою карьеру мы не знаем, но в 1909 году он оказался в Foreign Section отдела нумер 5, в той самой "секции", из которой выросла MI6. Оказался он под крылышком человека, которого звали Мэнсфилд Смит. Имя товарища Смита накрепко связано с английской разведкой. Как нам всем хорошо известно, в Англии традиции - дело святое. На традициях всё стоит и традициями же подпирается. Сама по себе идея очень хорошая - традиционность и преемственность в любом деле являются подспорьем и дела шпионские тут отнюдь не исключение. Ну и вот, у истоков традиций, питающих вечнозелёное древо разведки государства Великобритания, стоял Мэнсфилд Смит, и он не только создавал эти традиции, но и сам по себе превратился в традицию. Давайте уделим ему немного внимания, поскольку это позволит нам немного лучше понимать то, что мы называем контекстом, в данном случае - это контекст борьбы государств "за занавесом".

Смит с детства бредил морем, ещё ребёнком он решил стать моряком и он им стал. Выйдя из Королевского Военно-Морского Колледжа в чине лейтенанта, он прослужил семь лет и вышел в отставку "по состоянию здоровья". Дело было в том, что он, в силу каких-то особенностей организма, не мог избавиться от морской болезни. Для обычного человека в этом нет ничего страшного, но для морского офицера подобный недостаток - сами понимаете... Горемыка помыкался на берегу и, поскольку не мыслил себя вне дружной флотской семьи, начал обивать пороги Адмиралтейства. Обивал он их долго и в конце концов, очевидно просто потому, что он своей назойливостью всех достал, его вновь призвали и засунули в отдел военно-морской разведки. "Сиди здесь и перебирай бумажки!" И вот тут наш моряк, которого на море тошнило, показал себя в такой красе, что был замечен и не только замечен, но и пошёл на повышение - его назначили главой отдела в новой, только что организованной спецслужбе - Special Intelligence Bureau.

Внешне наш морячок был неказист - плотный коротыш, исподлобья снизу вверх глядящий на собеседника. Успехом у женщин он не пользовался, и, тем не менее, ко всеобщему изумлению в период, когда он был ещё только подмастерьем в шпионских делах, Смит нашёл себе невесту и невеста эта оказалась чрезвычайно богатой женщиной по имени Мэй Камминг. После женитьбы Смит демонстративно сменил фамилию и стал называться Смит-Камминг. Что на него повлияло - неожиданное богатство или знакомство с жизнью "на холоде", неизвестно, но только у него появились странности. Со странностями своими он не только не боролся, но наоборот - он им потакал. Некоторые странности были понятны и по-человечески объяснимы - он стал покупать очень дорогие гоночные машины и носиться на них с сумасшедшей скоростью не только по просёлочным дорогам, но и по Лондону. В возрасте пятидесяти лет он решил, что, раз уж ему не покорилась морская стихия, то следует покорить хотя бы небесную и, вступив в члены Королевского Аэроклуба, взмывал в небеса на тогдашних Фарманах и Блерио. Он стал, как, многозначительно переглядываясь, вполголоса сообщали друг другу знавшие его люди - "эксцентричным". Он писал памятки и резолюции на документах только зелёными чернилами и подписывался он теперь одной только буквой - "С". То ли от Captain, то ли от Cumming, то ли от Chief - этого никто не знал и никто не осмеливался его спросить. Традиция эта продолжается и сегодня, глава английской разведки, каким бы ни было его истинное имя, подписывается всё той же литерой "С", что нашло своё отражение в знаменитой киносерии о супершпионе Бонде, где человек, стоящий во главе разведывательной службы, никогда не имеет имени собственного, он или она всегда просто "М". В канун войны Смит-Камминг, находясь во Франции, попал в автокатастрофу. Его сын, сидевший за рулём, погиб. Самому "С" ампутировали ногу. Он тут же начал распускать о самом себе слухи, и по слухам этим выходило, что, не дождавшись помощи, он якобы отрезал себе ногу сам, чтобы добраться до сына, которому он хотел оказать первую помощь.

Так он стал одноногим - вместо одной из ног у него теперь был деревянный протез. Он и ему нашёл применение - во время споров, возникавших в ходе совещаний, "С" в качестве последнего аргумента хватал со стола нож для разрезания писем и всаживал его в протез. То же самое он проделывал, интервьюируя новичков. Разыгрывал внезапный приступ ярости, хватал перочинный нож и начинал остервенело втыкать его в ногу. Легко представить себе реакцию человека, который не знал, что под сукном не плоть, а дерево. Тонкий английский юмор, хуле. Новичкам ещё и везло, подумаешь, перочинный ножик... Вот если бы у товарища Смита-Камминга была под рукой сконструированная попозже бензопила "Дружба", вот тогда над несчастными можно было бы шутить по настоящему. Вж-ж-жик! И выноси готовенького с сердечным приступом. А вдогонку из кабинета - "ха-ха-ха!" Но шутки шутками, а Смит-Камминг по части деревянной ноги был изобретателен необычайно. Штаб квартиру себе он подобрал у Трафальгарской площади, служба занимала целый этаж, попасть туда можно было только на одном лифте, помещение представляло из себя лабиринт полутёмных комнат, в котором впервые попавшие туда люди терялись, так вот глава спецслужбы, инфернальный "С", заимел детский самокат и разъезжал на нём по оффису. Ставил протез на "скутер" и, энергично отталкиваясь от пола здоровой ногой, вот в таком виде, с развевающимися полами пиджака, сверкая моноклем в золотой оправе, навещал своих подчинённых. Можно сказать, что не каждому так везёт с начальником, как повезло баронету Вайзмэну. Начальник у него был человек весёлый.

Между прочим, я не понимаю претензий людей с либеральными убеждениями к советским спецслужбам. У того же Лаврентия Палыча были, конечно, свои недостатки, но он хотя бы за школьницами на самокате не гонялся.

Хлопотливая деятельность Уильяма Вайзмэна в Северной Америке объяснима. Интерес Великобритании к СаСШ начала ХХ века был вполне понятен, тогдашняя Америка не являлась, конечно же, конкурентом "владычице морей", но дело было в том, что Великобритания тогда была в силе, была она тем, чем была, в маскировке нужды не видела и называлась она с гордой простотой Британской Империей. Ну, а поскольку любая Империя это союз нерушимый народов свободных, то как-то так само собою получается, что находятся завистники чужому счастью и вносят эти сволочи в дружную семью ненужный и вредный раздор. И СаСШ именно таким мстительным завистником и были. Они давали прибежище всем, кому ни попадя, и некоторым из этих "труждающихся и обременённых" они давали прибежище не без задней мыслишки. Как, скажем, ирландским и индийским "националистам". В начале ХХ века Америка была базой как тех, так и других в Западном полушарии. И базой тёплой и гостеприимной, ведь одних только свободолюбивых ирландцев в Америке проживало куда больше, чем в английской "тюрьме народов". Так что помимо интереса геополитического Англия испытывала к Америке интерес и несколько иного, личного, так сказать, свойства.

В 1910 году Вайзмэн прочно обосновался в Мексике, в самом её сердце, в столице, в Мехико. И развернул там бурную "предпринимательскую" деятельность. Надо заметить, что делами он занимался с успехом, билась в баронете несомненная деловая жилка. Ну, а любому деловому человеку, понятное дело, нужен банк - переводы там, чеки, депозиты и векселя. А как же. Заимел своего банкира и товарищ Вайзмэн и вышло так удачно, что связывали их с банкиром отношения не только деловые, но и дружеские. Капиталист и банкир стали закадычными друзьями и в частной жизни. Банкир, так же как и Вайзмэн, был молод, и, так же как и Вайзмэн, мог похвастаться своей родословной. Звали его Франц Ринтелен фон Клейст. Папа блестящего Франца тоже был банкиром, только жил он в Германии, а вот сынка его, не иначе, как со скуки, за каким-то чёртом занесло аж в Мексику, где ему тоже, наверное, было скучно, поскольку, устав щёлкать костяшками счётов и складывать столбиками золотые монеты, Франц наш снимал нарукавники и занимался совсем другими делами и делами этими были отнюдь не местные весёлые сеньориты. Товарищ фон Клейст был резидентом немецкой разведки, которому подчинялись агенты, оперирующие в Северной Америке.

(После прихода к власти Гитлера фон Клейст объявил себя врагом режима и эмигрировал в Англию, откуда слал проклятия "фашистам", суровые нацисты включили его в список лиц, подлежавших немедленному аресту, как ренегата и изменника родины, однако англичане, которых на мякине не проведёшь, в 1939 году засадили Франца в лагерь как немецкого шпиона, и фон барон просидел там до окончания уже другой мировой войны - Второй. Жизнь банкиров далеко не так сладка, как то может показаться со стороны.)

Ну и вот, по какому-то забавному совпадению, в том самом 1910 году, когда один наш друг в Мехико капиталистничал, а другой банкирничал, в Мексике вспыхнула революция. Сама собою, конечно же. Заметим, что Англия и Германия, изо всех сил готовящиеся к войне и особо этого и не скрывающие, выступают в Мексике против СаСШ единым дружным фронтом, плечом к плечу. Не странно ли? Ведь понятно, что в предстоящей войне Америка будет либо нейтральной, либо станет союзником одной из сторон, она не может быть врагом Англии и Германии одновременно, и интерес как одной силы, так и другой в том, чтобы перетянуть Америку на свою сторону, зачем заранее интриговать "против"? Ларчик открывается просто - любое государство норовит заранее надеть на другое государство удавку, чего там дальше будет, то бабка надвое сказала, а вот удавка - это вещь удобная и в хозяйстве очень даже нужная, будет Америка нашим союзником, мы удавочку ослабим, будет врагом - затянем, если будут дела наши совсем плохи, мы удавочку завсегда продать сможем, не за деньги какие-то пошлые, а за политические уступки, и продадим мы её кому сами захотим, захотим - победителю, а захотим, так в крайнем случае можем и самому посиневшему и сипящему удавленнику кончик верёвки в руку всунуть - "на, держи, дорогой и век нашу доброту помни!".

Насколько серьёзны были события в Мексике? Серьёзны они были так, что дальше некуда. Из пропагандистских соображений мексиканская революция и мексиканская гражданская война сегодня изображаются в несколько пародийном ключе, как нечто опереточное, как какой-то, Господи помилуй, "знак Зорро". Однако мы можем посмотреть на это дело под несколько неожиданным углом. Вот всем нам прожужжали уши "золотом немецкого генштаба", которым золотом и была оплачена "Октябрьская революция" в России. Много ли было того золота? Много, конечно - целых пятьдесят миллионов марок. По тем временам это не просто много, а очень много. Однако на подрывную деятельность против СаСШ Германия только до декабря 1915 года истратила более ста двадцати миллионов марок, а ведь война продолжалась ещё целых три года. Сколько всего было истрачено денег, никто не знает, а ведь ещё какие-то деньги тратила и Англия. "Ох, какие крупные деньжищи!" Только на поддержку Викториано Уэрты и Франсиско Вильи немцы, с тем, чтобы не допустить к власти американского ставленника Каррансу, истратили пятьдесят четыре миллиона марок. Те, кто считать умеют, уже прикинули, что это значит, а для тех, кто в счёте слаб, расшифруем - лишь на звероподобного генерала Уэрту и на симпатягу "Панчо" Вилью немцы истратили денег больше, чем на ВСЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ РОССИИ ВМЕСТЕ ВЗЯТЫЕ.

Если истраченные секретными службами суммы свидетельствуют о внешнеполитических приоритетах государства, то не кажется ли вам, что на известной нам картине Первой Мировой Войны несколько нарушены пропорции? Что картина эта искажена и задним числом подправлена? Чуть-чуть, самую малость?